Смерть Цзюйдихэу-шаньюя повлекла за собой существенные перемены. Нервное напряжение, потребовавшееся для отражения натиска китайских армий, естественно, сменилось глубокой усталостью. Вокруг нового шаньюя появились новые люди. Это уже были не воины, а искусные придворные, стали влиятельнее родовые колдуны, увеличилась власть женщин, и ставка стала все более походить на дворец восточного владыки. В 85 г. до н.э. Хулугу-шаньюй заболел и перед смертью распорядился не сажать своего сына, восточного чжуки-князя и законного наследника, на престол, считая его непригодным для управления, а передать власть западному лули-князю. Но это распоряжение не было выполнено. На опустевший престол высказали свои претензии сразу четыре князя.

Завещание придворная клика скрыла и ложно, от имени правителя, заключив союз со старейшинами, возвела на престол молодого сына восточного лули-князя, Хуаньди, чтобы править его именем. Сохранить обман в тайне не получилось. Первыми узнали обо всем неудачные претенденты: восточный и западный князья. Опасаясь, и не без оснований, за свои головы, они решили откочевать на юг и передаться Китаю. Для этого нужно было отвлечь внимание шаньюя. Заговорщики обратились к Хючжуй-князю с предложением спровоцировать усуней на набег. Сами же они предполагали, воспользовавшись замешательством, откочевать на юго-восток к китайской границе. Любопытно, что этот акт прямой измены исходил из среды самой высшей знати.

Хючжуй-князь был аристократом второго разряда, т.е. родовым старейшиной, родовая знать еще не успела разложиться, и поэтому он, глубоко возмущенный, донес шаньюю об изменнических намерениях. Дело получило широкую огласку, причем вскрылись и хитрости придворной клики при избрании нового шаньюя. Все это вызвало негодование старейшин. Началось следствие, но крамольники обвинили во всем Хючжуй-князя, а, так как они имели свои войска и сторонников, расследование пришлось прекратить. Однако события эти бесследно не прошли. Князья перестали являться в Лунчен — место ежегодных сборов — для ритуальных жертвоприношений. Единство хуннского общества на некоторое время нарушилось, и хотя после смерти крамольных князей оно восстановилось, но авторитет династии пал, и плоды этого сказались в полной мере спустя 25 лет.

За 100 лет исключительно благоприятного экономического состояния все роды хуннов окрепли и размножились, и соответственно увеличился удельный вес родовых князей. Обаяние побед и слава шаньюев держали их пока вокруг престола, но это было лишь до тех пор, пока интересы рода и трона совпадали. Рано или поздно эта гармония должна была нарушиться и родовые интересы должны были возобладать над государственными. В противном случае род разложился бы. Для родовой державы оптимальна определенная сила составляющих ее родов: если эта сила меньше — держава слаба, больше — держава разрывается на части, как перегретый паровой котел. В эту пропасть и катилось Хунну. Недолгое господство придворной клики не прошло бесследно: государство «наипаче обеднело»: на востоке Ухуань, а на западе Усунь и Согдиана выпали из сферы хуннского влияния.

Но в 70-х годах I в. до н.э. время взрыва еще не наступило. Силы хуннского общества консолидировались против внешнего врага (когда в 80 г. до н.э. власть перешла в руки представителей старохуннской партии, война с Китаем возобновилась). С аристократией перестали считаться. Когда младший брат шаньюя, западный лули-князь, заикнулся о мире с Китаем и попытался в 79 г. до н.э. начать переговоры, он поразительно быстро умер. Впрочем, и китайцы договариваться не спешили. Хотя наследник воинственного У-ди, Чжао-ди, был человек бесцветный, китайское правительство понимало, что хуннские претензии несовместимы с безопасностью страны. Задачей старохуннов было вернуть все земли, принадлежавшие первым шаньюям, - Усунь, Согдиану, Ухуань, Ордос, Лобнор и, главное, Иньшань — базу для набегов и привольные охотничьи угодья. Подобная программа, разумеется, должна была встретить самое отчаянное сопротивление. Принимая ее, хунны должны были понимать, что в случае неуспеха они сломают хребет своей державе, и все-таки они рискнули.

Усунь тоже уплывала из хуннских рук. Несмотря на то, что Китай был далек, влияние его там возрастало. Отчасти оно шло через женщин. Гяй-ю, китайская княжна, выданная за местного правителя, была особа энергичная; она приспособилась к обычаям страны, переходила по наследству, рожала детей и возглавила в Усуни группу прокитайской ориентации. И вот яблоком раздора между усунями и хуннами оказалось княжество Чеши. Для Хунну это было окно в мир, особенно после того, как обособление Усуни отделило степняков от Кангюя и Согдианы. Чеши было экономической и стратегической базой хуннской экспансии на запад, так как лежало на караванном пути.

Население княжества занималось торговлей и охотно использовало союз с Хунну для борьбы с конкурентами в Куче и Яркенде. С 80 г. до н.э., т.е. с прихода к власти старой военной партии, чешисцы совместно с хуннами начали наступать на усуней и «обрезывать их земли». И наконец, одержав победу, увели много пленных. Мало того, они потребовали от усуней выдачи царевны и прекращения связи с Китаем. Царевна и ее муж в ответ направили посольство в Китай с предложением военного союза и совместного согласованного нападения на хуннов. Новый император Сюань-ди с восторгом согласился, и приготовления к походу снова начались.

Китайцы подготовились очень тщательно. В 72 г. до н.э. они пятью колоннами выступили за границу, а 50 тыс. усуней одновременно напали на хуннов с запада. Хунны были разбиты. Старохуннская партия посеяла ветер и пожала бурю. Положение становилось критическим, и хунны, собрав все силы, ударили по наиболее опасному врагу — усуням. Зимой 72-71 гг. до н.э. они ворвались в их кочевья и уничтожили там стариков и детей. Все более крепкие люди бежали в горы. На обратном пути хуннское войско застиг большой снегопад, а затем ударил мороз и сковал снежный покров. Неподкованные копыта коней ломались от ударов о наст; кони не могли добраться до травы и падали от бескормицы. Вместе с ними умирали всадники от холода и усталости. Почти все войско погибло.

Следующим летом усуни с запада, ухуани с востока, а восставшие динлины с севера ворвались в хуннские земли и без устали рубили ослабевших и деморализованных хуннов. К ужасам войны прибавился голод, возникший, очевидно, от падежа скота из-за гололедицы и от невозможности засеять поля и собрать урожай. Потеря в людях исчислялась в треть населения. Но самое страшное заключалось в том, что от Хунну отложились все подвластные владения, за исключением восставшего против Китая Чеши, и даже собственные хуннские роды.

Несмотря на тяжелые потери, хунны еще надеялись на победу. Основные земли их не были захвачены врагами, несколько десятков тысяч закаленных воинов сидели в седле, и военное счастье, всегда изменчивое, могло им улыбнуться. Но главную опасность хуннские вожди не предусмотрели: внутренняя борьба не только не была изжита, но переходила в новую стадию. Личные чувства и связи — ссоры, раздоры и взаимная зависть, а в равной мере браки, симпатии, взаимопомощь — определили отношения каждого хунна к борющимся силам. «Друзья кровавой старины», отважные наездники и алчные грабители тянулись к военной партии и ее вождю — Синвэйяну. Любители роскоши, нежных песен под звуки лютни и привольных охот льнули к Чжуанькюй-яньчжи, овдовевшей жене шаньюя, и болели за ее обиды. До тех пор, пока военная партия рвалась в бой, ведущей была она, но настал момент, когда многим хуннам поражение стало желаннее победы, так как оно несло вожделенный мир.

Еще хуже стали дела на западе. В 68 г. до н.э. два китайских офицера с полуторатысячной армией освобожденных от наказания преступников и 10 тыс. союзников из оседлых владений Западного края напали на Чеши и взяли столицу княжества. Недостаток продовольствия заставил китайцев вернуться, но на следующую осень после уборки урожая они снова выступили в поход. За это время чешиский владетель успел обратиться к хуннам с просьбой о помощи, но не получил ее. Находясь в безнадежном положении, он решил перейти на сторону Китая и в доказательство своей искренности разгромил дружественное хуннам незначительное владение Пулэй (Баркуль). Часть чешисцев осталась верной Хунну, но попытка их выбить китайцев и китаефилов окончилась провалом. Шаньюй собрал перешедших к нему чешисцев и поселил их на востоке, а чешиская долина стала театром военных действий.

К временам той войны восходит легенда о происхождении монгольского народа, к которому принадлежал род Чингисхана, обитателей долины среднего Онона. Большую часть Восточного Забайкалья и прилегающей к нему Восточной Монголии занимают степные просторы, а Ононский сосновый бор площадью около тысячи квадратных километров — это остров леса, сохранившегося благодаря тому, что когда-то здесь располагался огромный пресный водоем. Местное население отличалось от окружавших его степняков. Оно выработало оригинальную культуру, в какой-то мере сходную со степной, но со своими локальными отличиями.

Монголы, самостоятельный этнос, жили с I в. н.э. в современном Забайкалье и Северо-Восточной Монголии, севернее реки Керулен, которая отграничивала их от татар. Племенное название «монгол» очень давнего происхождения, но упоминания о монголах в китайских источниках редки, потому что Сибирь была вне поля зрения древнекитайских географов. Впервые монголы упомянуты как соседи сушеней, предков чжурчжэней. Согласно монгольской легенде, предками ядра монгольского народа были Бортэ-чино (Сивый волк) и Гоамарал (Прекрасная лань), которые, переплыв Тенгис (внутреннее море), поселились в долине Онона; сын родоначальников звался Бату-Чиган (Несокрушимый Белый). Двенадцать поколений их потомков не оставили после себя ничего кроме имен, но на двенадцатом произошло событие, отмеченное народной памятью и источником.

К становищам предков монголов прикочевало племя хори-тумат, и один из старейшин монголов, Добун-Мэрган женился на красавице хори-туматке — Алан-гоа, но племя не одобрило этого брака, и дети Добун-Мэргана вынуждены были отделиться. После смерти мужа Алан-гоа родила трех сыновей, по ее словам, от светло-русого человека, приходившего к ней через дымник юрты и испускавшего свет, от которого она беременела. Эта легенда, с одной стороны, перекликается с догматом избранничества женщины, которую дух наделял своей силой, а с другой — отмечена в источнике, чтобы объяснить, почему древние монголы были так непохожи на все окружающие их народы.

Согласно свидетельствам современников, монголы в отличие от татар были народом высокорослым, бородатым, светловолосым и голубоглазым. Современный облик обрели их потомки путем смешанных браков с соседними многочисленными низкорослыми, черноволосыми и черноглазыми племенами. Однако и сами древние монголы ничего общего не имели с блондинами, населявшими Европу. Европейские путешественники XIII в. никакого сходства между монголами и собою не обнаружили. Причина этого как раз и находится в пределах рассматриваемого нами периода.

В 67 г. н.э. во время ожесточенной войны за так называемый Западный край (оазисы бассейна Тарима) с хуннами китайцы и их союзники, одержав временную победу, разорили союзное с хуннами княжество Чеши (в Турфанском оазисе). Хуннский шаньюй собрал остаток чешиского народа и переселил их на восточную окраину своей державы в Забайкалье. Сами Чешисцы принадлежали к восточной ветви индоевропейцев, видимо близких к восточным иранцам. На своей родине они никого не шокировали своим обликом, но попав в совершенно иную страну, должны были приспособиться к ней и в какой-то мере смешаться с местным населением. В VII или VIII в. это маленькое племя было подчинено тюрками. Во время господства уйгуров оно ничем не обнаружило своего существования, и только в конце X в. родился основатель монгольского величия предок Чингисхана в девятом колене, сын Алан-гоа и светло-русого светоносного духа — Бодончар. Дату его рождения монгольский историк Х. Пэрлээ приурочил к 970 г. Придя в возраст, Бодончар, во-первых, освоил охоту с соколом, во-вторых, подчинил какое-то небольшое местное племя и, наконец, дал начало основным монгольским родам. Бодончара еще трудно считать исторической личностью, но он действительно жил, и с этого времени мифологический период монгольской истории можно считать законченным.

Итак, казалось, что хуже уже быть не может, но еще большим бедствием, постигшим хуннов, была война на севере. Енисейские динлины, свергнув хуннскую власть, в 63 г. до н.э. перешли в наступление и три года подряд опустошали земли хуннов, нанося поражения их войскам. Хунны лишились прочного тыла.

Пока военная партия терпела поражение на всех фронтах, Чжуанькюй-яньчжи терпеливо выжидала и дождалась своего времени. Она, ее возлюбленный и ее младший брат Дулунки, по наследству от отца получивший титул восточного великого цзюйкюя, были врагами военной партии. Их политическим лозунгом был мир с Китаем, но прежде всего они стремились изменить порядок престолонаследия, оттеснить на второй план родовую знать и сосредоточить все титулы и государственные должности в руках своих близких. Самый факт передачи княжеского титула по прямой линии от отца к сыну был бы нарушением старого порядка, согласно которому должность давалась по очереди. Нарушение очередности означало образование различных групп внутри одного рода и, следовательно, его разложение, а так как держава Хунну была основана на родовом принципе, то разложение рода означало ее распад. Но что за дело было до этого честолюбивой Чжуанькюй-яньчжи, ее свирепому брату Дулунки и мстительному Туцитану? Оттесненные от власти, они видели только свою обиду. Терпеливо и неутомимо искали они средства разделаться с врагами и, наконец, получили такую возможность.

После возвращения из неудачного похода на Китай шаньюй заболел и умер. Заговорщики объявили шаньюем Туцитана под именем Уянь-Гюйди. Это был подлинный дворцовый переворот, и удался он лишь потому, что военные неудачи обескуражили старохуннскую партию и лишили ее популярности и поддержки широких масс. Хунны надеялись, что, может быть, будет лучше, и признали новую власть. Новый правитель действительно изменил политику; он послал своего брата в Китай с дарами и мирными предложениями, а всех вельмож, приближенных покойного шаньюя казнил. Затем он отнял должности у его родственников и отдал их своим родным. Чжуанькюй-яньчжи могла торжествовать.

Усталость хуннского народа была, очевидно, так велика, что казни не всколыхнули массы. Но это было лишь до тех пор, пока головы теряли вельможи. Как только террор коснулся родов, хуннская военная доблесть воскресла, и безучастие сменилось взрывом энергии. Поднялся бунт. Шаньюй послал конницу для усмирения, но карательную экспедицию разбили. Тогда шаньюй еще более усилил террор. Старейшины поняли, что дело идет о самом их существовании, но для открытого возмущения требовался повод. В 58 г. до н.э. восточный князь решился на восстание. Его и поддержали старейшины восточной стороны и выставили своего претендента на престол.

40 тыс. повстанцев двинулись на запад и встретились с войском шаньюя. Однако битвы не произошло: войска шаньюя разбежались, отказавшись его защищать. Уянь-Гюйди обратился за помощью к своему младшему брату, западному чжуки-князю Иньюжо, но тот ответил, что если «он из ненависти к людям убивал родственников и старейшин, то пусть один и умирает, а не замешивает его». Так, покинутый всеми, Уянь-Гюйди покончил с собой, а о судьбе хуннской Брунгильды — Чжуанькюй-яньчжи — сведений больше нет. Старохуннская партия снова победила.

Создалась ситуация, благоприятная для консолидации всех сил народа, но разгоревшиеся страсти помешали этому. Полным ходом шли разборки кланов, которые переросли, в конце концов, в гражданскую войну. Степь раздиралась на части в междоусобицах, и каждый князь считал своим правом объявить себя лидером, в противовес остальным таким же «шаньюям», которые начали возникать как грибы после дождя. Существенно, что мятежные шаньюи базировались не на хуннской территории, а за границей, в северной части Джунгарии, в предгорьях Саура и Тарбагатая. Их сторонники группировались в малонаселенной стране; это дает основание предполагать, что не все их родовичи оказывали им поддержку.

Уничтожаемой внутренними распрями Хунну ничего не оставалось, как отдаться на милость Китаю, став его вассальными территориями. Это позволило хотя бы ненадолго утихомирить противоборствующих и дать народу передышку и материальную подпитку со стороны Срединной империи. В хуннской державе, остававшейся под покровительством Китая, воцарился мир. Мирный договор, заключенный в 47 г. до н.э., гласил, что «дома Хань и Хунну равноправны». Множество храбрых погибли в гражданской войне, а уцелевшие спаслись ценой такого перенапряжения, что жаждали только покоя. Вместе с тем инерция былого величия была еще настолько велика, что окрестные племена не решались нападать на хуннов, и в степи на полстолетия установился прочный мир. Его можно по справедливости назвать Pax Sinica.

Все будущие шаньюи стали отправлять своих сыновей на службу в Китай, где они жили на положении почетных заложников. Политическое господство в степи, несомненно, принадлежало Китаю. Но не следует думать, что 30 лет подчинения вредно отозвались на состоянии хуннского народа. Хуннское общество усваивало китайскую культуру. Достижения цивилизации перестали казаться диковинками, и соблазны ее уже меньше пленяли воображение кочевников. Вместе с тем шла переработка и обновление степных традиций.

Однако владетели Западного края были отнюдь не в восторге от подчинения Китаю, но ничего не могли поделать. Отношение их к Китаю было отрицательным. Так, например, когда князь Кучи ввел в своем дворце китайскую одежду и обряды, о нем зло говорили: «Осел — не осел, лошадь — не лошадь, разве назвать его лошаком». Но о свержении китайского ига они и думать не могли: слишком неравны были силы.

Но не только с вещами распространялась китайская культура: люди Китая все время разными путями попадали в степь и оседали в хуннских владениях. Первая мощная волна эмиграции имела место в III в. до н.э. при династии Цинь. Во время войн китайцы-пленные пополняли число оседлых подданных хуннского шаньюя. Наконец китайские женщины, выдаваемые замуж за князей, и их свита приносили китайские вкусы и взгляды, а многочисленные перебежчики, поступавшие на службу и делавшие карьеру, обучили хуннов тонкостям дипломатии и военному искусству. Наличие сильного влияния на хуннскую культуру несомненно, но было бы неверно приписывать ему все сдвиги в хозяйстве и идеологии. Повседневная жизнь диктовала необходимость усовершенствований более сильно, чем пример и влияние. Можно думать, что стремление избавиться от китайского хлебного импорта стимулировало развитие хуннского и усуньского земледелия. С этой точки зрения союз с Китаем приостановил оседание хуннов: «подарки» шаньюю делались хлебом, что избавляло кочевников от необходимости самим возделывать злаки, зато побуждало их развивать скотоводство, так как кожи находили спрос на китайском внутреннем рынке. Вероятно, именно подчинение Китаю позволило хуннам остаться кочевым, скотоводческим народом. Это определило и направление их политики к тому времени, когда бурные события вовлекли их снова в свой водоворот.

Шаг за шагом, вслед за Хунну, Китай и сам погрузился во внутренние дрязги. В 33 г. китайское войско двинулось против хуннов и потерпело полное поражение. Хунны усилили набеги. В 37 г. они прорвались за границу и загнали китайские войска в крепости. Китайское правительство, будучи не в силах организовать отпор, перевело пограничных жителей внутрь Китая, и хунны заняли свои старые земли. Даже внутри Китая появились хуннские кочевья. Китайцы же ограничивались обороной: устройством маяков с вестовыми огнями и застав.

Хуннские набеги стали тревожить внутренние области Китая, а граница вся оказалась в руках хуннов. В 44–45 гг. было ясно, что китайцы войну проиграли и что спасти их может только чудо. И чудо их спасло! Хунны сами уничтожили свои успехи. В результате непрекращающейся борьбы за власть, верх снова одержали силы, предпочитавшие войне союз. Переход части хуннов на сторону Китая был переломным моментом войны. Более того, он оказался толчком, после которого возрожденная хуннская держава начала разваливаться. В результате этой борьбы Хунну разделилась на Северную и Южную. Несмотря на внутренний раскол, Хунну в I в. н.э. было еще «великое государство». Но внутренние процессы подрывали его мощь.

Пока Китай не вмешивался в их внутреннюю жизнь, они терпели его господство. Но жизнь внутри рода для младших его членов была тяжела и бесперспективна. Несмотря на все личные качества, они не могли выдвинуться, так как все высшие должности получались по старшинству. Таким удальцам нечего было делать в Южном Хунну, где пределом их мечтаний могло быть место дружинника у старого князька или вестового у китайского пристава. Удальцу нужны просторы великой державы, военная добыча и военные почести, поэтому он ехал на север и воевал за «господство над народами».

Под властью северных шаньюев скапливался весь предприимчивый элемент и огромная масса инертного населения, кочующего на привычных зимовках и летовках. Такой державе родовой строй был не нужен, больше того, он ей вредил. Кучка удальцов стала управлять теряющей родовые традиции массой. Родовая держава медленно трансформировалась в орду. Раскол облегчил этот процесс. На юг ушли «старцы и почтительные отроки» — носители родовых традиций. Что из этого получилось?

Во-первых, Северное Хунну из родовой державы превратилось в военно-демократическую, и поборники родового строя — южные хунны, ухуани, сяньби — стали заклятыми врагами северных хуннов, даже более ожесточенными, чем китайцы. Возникла борьба между двумя системами — родовым строем и военной демократией. Во-вторых, среди удальцов, окруживших северного шаньюя, должна была возникнуть борьба за места и влияние, так как сдерживающие моральные начала исчезли вместе с родовыми традициями. И отзвуки смут дошли до китайских историков, хотя подробности остались неизвестны. В-третьих, массы хотели мирной жизни и неохотно поддерживали военные авантюры своих вождей. Меняя господ, они ничего не выигрывали и не теряли, для них не было смысла держаться за шаньюев. Поэтому в решающий момент они отказали им в поддержке, и это обусловило разгром северных хуннов в 93 г.

Однако удальцов, составлявших силу северных хуннов, можно было перебить, но не победить. Уничтожить их не удалось, и они ушли на запад, а потомки их, придя в Европу, сделали наименование «гунны» синонимом насилия и разбоя.

P.S. Уважаемый читатель, ваши вопросы и предложения по поводу прочитанного Вы можете прислать на наш e-mail: alatasa@mail.ru - Мы обязательно рассмотрим их и постараемся Вам ответить.

связаться с нами alatasa@mail.ru

2008